Two Poems by Osip Mandelstam translated by Boris Kokotov
Untitled
Save forever my words for the taste of a smoke and disaster,
For the resin of mutual patience, for the scrupulous labor of tar…
As the water in wells must be blackened and sweetened sparsely
To reflect seven fins of the Christmas’ luminary star.
And for that, oh my father, my friend, and my trusty assistant,
I shall promise to build, as a derelict and outcast,
Subterranean traps for subduing mutinous princes —
Same contraptions that Tatars employed in the past.
To be loved by these scaffolds, whose icy collusion
In the arduous game of gorodki is well understood,
I will wear an iron shirt — and for quick execution
I will find an axe-handle in the nearby woods.
Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,
За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда…
Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,
Чтобы в ней к рождеству отразилась семью плавниками звезда.
И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый,
Я — непризнанный брат, отщепенец в народной семье —
Обещаю построить такие дремучие срубы,
Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.
Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи,
Как, нацелясь на смерть, городки зашибают в саду,—
Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе
И для казни петровской в лесах топорище найду.
May 3, 1931
Untitled
So we live in a land where fear is the lord.
At ten steps our speeches are barely heard,
Still they can, by all means, spell disaster
For the Kremlin’s indweller will bust us.
His fat fingers wriggle like ten ugly worms.
And as certain as weights are his ponderous words.
His cockroach mustache makes one shiver,
And his boot-rims glint like a mirror.
He surrounds himself with wimpy headmen.
He plays them and mocks them and laughs ’cause he can.
They just blubber and meow and whistle
While he reigns over them iron-fisted.
He forges decrees like horseshoes in a row
Delivering blows to groins and brows.
He enjoys every bit of the torment
Set upon his unlucky opponents.
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
November 1933
