The Water Returns
To my son Artemy
The water returns. The pools teem with newborn fish.
Barefoot and tired my son and I start the long haul
to the boat we abandoned beached on the shoreline shoals.
Water has reclaimed our islands and our ships.
This change in my landscape – familiar, lived-in, dense.
Is this what the ancestors sighed about in despair?
The moon has been dying. The phases of lunar death
draw out living springs from snakes’ subterranean lairs.
We didn’t send prayers up with aromatic smoke
to Manitu, didn’t rely on his pagan craft.
There is some Other who heeded the truth and spoke.
We asked for nothing. He pleaded on our behalf.
The water has come back to our beloved lakes.
Today you will lead your fleet toward the sun, my child.
As if at the snap of a whip, my soul startles and aches.
The oars splitting water evoke flocks of geese in flight.
Our campsite is flooded. Shivering ripples glide.
The campfire, smoking, hisses on waterlogged land.
A heavy knife is installed in a fish’s eye,
the knife my son uses to pin the bream to the sand.
I sense a skilled hunter: the firm, unrelenting grasp
of a world’s rightful owner, a gamer’s attentive mind.
His hand unyielding, like century-tempered grass.
How endlessly long its feel lingers preserved in mine.
A cub, who must mark and brand every presenting part.
He draws magic patterns on lake-bottom’s sandy dim.
He reads every fish like a letter and throws a dart
to choose our fate from the blur of a passing dream.
He knows, he remembers that once he was water too:
omniscient moisture, the salt of the earth, its crust,
the soul of creation to which he is still attuned,
part of the shoreline lost somewhere in cosmic dust.
The water returns. The surly spirit grows strong.
Fear thins out and retreats, having left no trace.
Freedom, which seizes and carries two hearts along,
is fierce and decidedly graver than troubles faced.
ВОДА ВОЗВРАЩАЕТСЯ
Сыну Артемию
Вода возвращается. Лужи кишат мальком.
До лодки, оставленной на береговой мели,
идем вместе с сыном усталые босиком.
Вода забрала наши земли и корабли.
Меняется карта моей обжитой страны.
О чем, обреченно вздыхая, ворчал старик?
Луна умирает. Кануны смертей луны
вскрывают в змеиных норах живой родник.
Мы не воскуряли молитвы для Маниту,
Не уповали на гордость подземных сил.
Есть кто-то другой, кто уверовал в правоту.
Мы не просили. Но он за нас попросил.
В наши родные озера пришла вода.
Любимый, сегодня ты выведешь к солнцу флот.
Душа замирает, услышав щелчок кнута,
в ударе весла возникает гусиный взлет.
Наш лагерь затоплен. Рябит водяная дрожь.
Кострище дымится, в проточной воде треща.
И в рыбьем глазу установлен тяжелый нож,
которым мой мальчик пришпилил к песку леща.
Хороший охотник. Я чувствую жесткий нрав
хозяина мира, внимательного игрока.
В руке его непокорность столетних трав,
как долго хранится в ладони его рука.
Звереныш, что ставит на каждом боку клеймо.
Он чертит волшебные метки на темном дне.
Он каждую рыбу читает словно письмо.
И нашу судьбу выбирает в случайном сне.
Он помнит: еще недавно он был водой.
Всезнающей влагой, душою большой земли.
Он все еще связан с береговой чертой,
затерянной где-то в ночной, мировой пыли.
Вода возвращается. Крепнет угрюмый дух.
Испуг истончается. Вот исчез без следа.
Свобода, что овладевает сердцами двух.
безмерно серьезней и яростней, чем беда.
Поконо Лейк -Ясенево, 2009
Translator: Dana Golin was born in Riga, Latvia. Her poems in Russian have appeared in Novy Zhurnal and her translations in em: a Review of Text and Image, Ice Floe (University of Alaska-Fairbanks), Big Bridge (a tribute to Andrei Voznesensky) and Modern Poetry in Translation. Her other translations of Vadim Mesyats are also in Big Bridge and in Cortland Review. She has a graduate degree in Counseling Psychology and had worked in neuro-rehabilitation in New York City for the past 15 years. Until recently, she was an Assistant Professor of Psychology at the American University of Central Asia.
